Автор: Филимонова Анна
Работая в практике со случаями инцеста я обнаружила ситуацию, которая у меня лично вызвала переживание более тяжелое, чем само сексуальное насилие по отношению к ребенку. Речь идет о согласии ребенка на жертву во имя спасения второго родителя, и принятии родителями этой жертвы. О значении этого факта в жизни ребёнка я хотела бы поговорить в данной статье.
Ни для кого не секрет, что родители в жизни ребенка играют роль фигур, во взаимоотношениях с которыми он формирует собственное представление об устройстве мира в котором появился на свет и по факту находится. Такие представления могут трансформироваться в дальнейшем, но в начале жизни именно они определяют детские ощущения, отношение к себе, отношения с другими; лежат в основе жизненных смыслов ребенка.
Выделить какую-либо одну из фигур родителей, которая бы больше, чем другая, влияла на формирование ребенка, крайне сложно, если ребенок живет в семье с двумя родителями: он приходит в систему, живущую по сложившимся законам, и его задача – найти свое место в системе. В общем-то, эта задача сохраняется на протяжении всей жизни для каждого человека и очень важно научиться понимать законы тех систем, в которые мы попадаем. Будь то дружеский коллектив, рабочее пространство или социальная система общества как такового.
Что понимает ребенок про устройство семьи, в которой один из родителей позволяет себе насилие по отношению к другому? Он видит, что есть «право сильного»: тот, кто сильнее морально или физически, может унижать и избивать другого, причинять боль. Если эта система существует постоянно для ребенка, то такое поведение становится нормой, правилом жизни.
Ужасная сторона такой системы – базовая беззащитность. Не формируется доверия, окружающие делятся иерархически на тех, кто может проявлять силу и тех, по отношению к кому можно эту силу проявлять. При такой картине мира «везет», если есть возможность оказаться на верху пирамиды унижающих: это самая безопасная позиция. Однако удовлетворения от жизни получить нельзя и в этом случае: память сохраняет представление о том, что иерархия силы шаткая: она поддерживает лишь до того момента, пока есть свои силы себя отстаивать. В связи с этим копятся напряжение и постоянная тревога, активность направлена на поиск врага. Такой мир крайне опасный, напряженный, в конечном счете – разрушающий. Мир без радости.
Однако нужно вспомнить, что есть ведь еще и второй родитель: тот, кого унижают и бьют. Чаще всего этим родителем оказывается мать в силу ее зависимого положения на период рождения и воспитания ребенка. Мать является кормилицей для ребенка и, даже если она не испытывает особо теплых чувств по отношению к нему, она берет его на руки, а это уже телесный контакт, который дает ощущение защищенности и тепла. Поэтому мать воспринимается как более поддерживающий объект, обеспечивающий безопасность, к ней адресованы первые чувства привязанности и любви ребенка. Если мать не сопротивляется моральному или физическому насилию, то система, основанная на «праве сильного» замыкается. И ребенку, чтоб обеспечить себе безопасность, приходится начать конкурировать с более сильным родителем, для защиты своего более слабого родителя. Ребенок делает это в силу привязанности к нему и потребности в безопасности собственной.
Силы при этом не равны, это очевидно. И тогда ребенок может принять решение, которое у меня лично вызывает ужас: он может пожертвовать своим телом и своей жизнью для того, чтоб отстоять безопасность для единственного безопасного для себя объекта.
Если мать подвергается сексуальному насилию, то ребенок может согласиться вступить в инцестуозную связь с отцом, чтоб отвлечь внимание от матери (пишу сейчас о дошкольном и младшему школьном возрасте). Все, что угодно: ребенку «не так уж страшно» быть изнасилованным, не спать пару суток, «играя» с отцом и отвлекая его внимание, если мать при этом не подвергнется насилию. Ребенок берет на себя эту обязанность в виде своего долга по защите матери. И это становится для него правильным. Его представления о себе идентифицируются со спасателем. Эта идентичность ложится в основу его ценностных представлений о мире и своей роли в нем.
Мать редко прямо поддерживает усилия ребенка по отставанию себя. Чаще всего ее роль жертвы оказывается доминирующей.
Жертва ребенка в виде допущения насилия над собой принимается матерью. Она сама может «просить» его «помочь» ей, тк ребенку «не трудно» поиграть с агрессивным отцом. Либо мать может «не замечать» насилия по отношению к ребенку (такая же ситуация может быть и зеркально противоположной, при агрессивной матери и жертве – отце).
В результате переживания ребенка игнорируются не только им самим, но и обоими теперь взрослыми. По сути, взрослые в такой ситуации заключают негласый контракт, в котором ребенок – это пешка, фигура для вымещения их обоюдной агрессии. И ребенок соглашается на эту роль, тк у него нет выбора: потребность в принятии и безопасности (в данном случае родителя) является ведущей по отношению к его выбору.
Никто не говорит ребенку, что его жертва чрезмерна. Он становится одновременно очень значимым, всесильным, в каком-то смысле в родительской системе, тк может защищать. С другой стороны – он разрушается, игнорируя реальность, в которой он слаб и беззащитен.
С третьей стороны – он предан дважды: обоими родителями. Одним – избивающим и вторым – принимающим жертву и подставляющим. Доверие в такой ситуации не формируется и впоследствии образование прочных доверительных отношений становится невозможным. Иерархическая модель, где есть «право имеющий сильный», закрепляется как чуть ли не единственная возможная модель отношений между людьми. Отсюда – постоянное напряжение, тревога, поиск врагов. Отсюда же повышенная склонность к соматизации параллельно с ощущением собственного всемогущества и неспособностью понять, что же в самом деле происходит с чувствами, каковы истинные потребности.
Еще одним очень важным, на мой взгляд, следствием является невозможность присвоить себе свою жизнь, стать в ней автором. Жизнь посвящается отстаиванию другого и в любой момент может быть брошена на защиту того, кто потенциально может дать ощущение спокойствия: мать, супруг(а), домашнее животное, собственный ребенок — спокойствие и безопасность становятся ведущими, но недосягаемыми ценностями. От них же требуется быть безраздельно принадлежащими такому бывшему ребенку-спасателю и ни в коем случае не вызывать подозрений в лояльности.
Форма межличностных отношений приобретает крайне зависимый характер. При отсутствии таких фигур смысл жизни теряется.