Автор: Анна Филимонова
От автора: Диссоциация присутствует в нашей жизни постоянно в той или иной мере. Как она проявляется и зачем она нам, как влияет на нашу жизнь. Немного об этом в данной статье.
Механизм диссоциации, по сути, является древним и достаточно эффективным защитным механизмом психики. Точнее, сама по себе диссоциация — это не защитный механизм, но он способствует образованию защиты.
Изначально каждый из нас цельная личность. С этим сложно спорить, сложно что-либо этому противопоставить: у нас одно тело, один разум, между ними есть связь… стоп, вот здесь уже есть начало диссоциации: расщепления, иначе говоря.
Есть тело и есть разум, есть тело и есть душа, если угодно, у кого-то можно наблюдать три части: тело-душа-разум. Есть и еще больше. Мы говорим о идентичности, уникальности, но при этом решаем вопрос о частях себя: в скольки частях я существую: двух, трех, пяти?
Теперь дальше: можно задать кому-нибудь, поступком кого мы возмущены, вопрос: «У тебя совесть есть?», — подразумевая, конечно, что нет, но, взывая, надеяться. Можно даже сказать: «Меня не оствляет надежда, что у тебя есть совесть».
То есть у того, к кому мы обращаемся, к этим базовым двум-трем частям, мы надеемся обнаружить еще одну — совесть. А у себя предполагаем настырную надежду (в самом деле, не снаружи же она пришла).
Мы расщепляемся постоянно, и с этим сейчас тоже сложно спорить: гораздо сложнее найти примеры цельного — себя, чем себя, отраженного в кусочках или объединенных сущностях.
Мы так устроены, что у всего, чему дано название, мы можем предположить сознательную волю. По крайней мере, так мы описываем это в языке: «чувства охватили», «не могу забыть свою боль» и тд. Звучит примерно так же, как «грачи прилетели», «уж осень на дворе», «мы вас не ждали, а вы уже тут как тут». Наши чувства, переживания, мысли, а иногда даже и действия (вспомните детское: «это не я, оно само…. [разбилось]») воспринимаются нами как сторонние, внешние, в чем-то насильственные по отношению к нам. Мы отщепляем то, что для нас является чуждым, чрезмерным, то, что угрожает нашей целостности (прийдут родители, отругают за вазу), доставляет дискомфорт. В таком отделении становится возможным рассмотреть явление как бы со стороны, увидеть его, познакомиться, пережить, понять, что происходит с нами.
Диссоциация — самый простой, повседневный, ежечасный механизм освоения нами мира вокруг и познания нас самих. Чтоб понять, что я делаю, о чем я мыслю, чем вызыван мой поступок, надо как бы посмотреть на себя со стороны, то есть, разделиться на себя и наблюдающего себя. Когда это не получается, а нам интересно, мы идем к другому — стороннему наблюдателю. И просим его понаблюдать за нами. Чаще всего этим наблюдателем является друг, родственник или психолог.
Все это — нормальные, повседневные примеры диссоциации. Но есть, конечно, и другие случаи. Они нередко встречаются и подразумевают расщепление на «я» и «не я», или «я» и «другое я». Такое, более глубокое, расщепление формируется, когда мы сталкиваемся с чем-то цельным, избежать столкновения с чем мы не можем. Тогда наша целостность, словно вода реки, огибающая скалу, разбивается на 2 или более части, а потом сливается вновь. Но, в отличие от реки, мы не становимся как прежде целыми. Сохраняется часть, которую мы в себе знаем, помним, и часть, о которой мы забываем. Иногда — просто не помним о своем опыте. Но при этом в нас живут воспоминания и проявляются в виде автоматических реакций, привычного поведения, ведущего эмоционального состояния и тд.
Примером такого препятствия могут служить (и чаще всего служат) ситуации насилия по отношению к нам, связанные с вероятностью уничтожения, разрушения, с необходимостью терпеть боль или унижение.
Увидеть, заметить часть себя, хранящую воспоминания об этих событиях, в повседневной жизни крайне сложно: она не проявляется специально. Нет, кажется, ничего, что могло бы напомнить об этом эпизоде в жизни. После насилия жизнь продолжается и ее поглощает, скрывает та часть, которая в момент насилия старалась сохранить себя. Она ничего не знает о том, что произошло, словно бы насилие было применено не к ней (помните пример про реку? — так вот правый рукав вовсе не обязательно знает, что происходило с левым рукавом реки, когда она огибала скалу). О том, что происходило на самом деле, знает исключенная часть. В ней аккумулируются все ужасные, относящиеся к насилию чувства, знания. Но она, условно, спит.
Механизм все тот же, что и в обычной дисоциации, но несколько глубже: мы не можем прожить убивающий нас, чрезмерный опыт, нет сил его принять — все в нас протестует и кричит: «Это не Я, не со мной, я — другой», и тогда мы отделяем его, но и посмотреть на него не можем. И он конденсируется в нас в отделенном виде, недоступном до поры для нашего восприятия.
К этому опыту возможно возвращение в более позднем, ресурсном состоянии, когда мы вырастаем, например, или когда для этого у нас есть время. Тогда появляется возможность как-то отнестись к тому, что произошло и прожить это, присвоить себе свою отрезанную часть (интегрировать опыт, другими словами).
К примеру: Вика, молодая женщина 26 лет, не может не работать. Она чувствует, как значима для работы, благодарна начальнику: он для нее как отец родной: душевен, понимающ, прислушивается к ней. При этом у нее нет выходных, нарушен сон, низкая по сравнению с коллегами на аналогичных должностях, заработная плата, напрочь отсутствует какая-либо жизнь кроме работы.
Мы долго работаем над тем, чтоб просто допустить мысль, что жизнь вне работы для нее возможна. Затем появляется определенное понимание зависимой структуры отношений, которые управляют рабочими процессами.
Затем проясняем ее место в этой зависимости, выясняется, что ей страшно образовывать связи с людьми, знакомиться, тк постоянно присутствует чувство ненужности и недоверия: Вика ждет обмана, предательства. И все время плачет. Много-много невыплаканных слез на наших встречах, а говорим все о работе и только чуть-чуть о ней.
Она рассказывает, что живет вдалеке от своей родительской семьи, что приезжать домой любит, но находиться дома не любит. Что мама и папа ее поддерживают, что она всегда была отличницей и старалась, и что они всегда гордились дочкой. И что они очень гордятся ее работой и должностью, которую она занимает. А она уже не гордится, и вообще не хочет поддерживать эту эксплуатирующую ее зависимость, и нашла бы другую работу.
Вика меняет работу, точнее, предприятие, понимает, что и это ей не по душе. А она хотела бы заниматься чем-то другим. Ищет себя.
И только когда, наконец, она приближается к себе, своим желаниям, начинает их воплощать, она замедляется и вспоминает, что, оказывается, лет с 6 и до 8 в их доме жил подросток — сын друзей семьи. И он насиловал ее. А она должна была молчать, чтоб не расстроить уставших маму и папу, хорошо учиться, тк тогда ей радовались и замечали ее. И не должна была никому доверять: как можно доверять, когда человек, с которым ты играл, начиная лет с 2х — 3х, к которому был привязан, так тебя предает? О какой близости и доверии к мальчикам, к подругам (которым тоже нельзя было ничего рассказать) и замечании себя могла идти речь, когда тебя так использовали? Оставались только успешные работа и учеба.
И она не помнила об этом. Благополучная, успешная Вика так взяла верх над бедным изнасилованным ребенком, который винил себя во всем, что с ней произошло, что травма проявлялась только в какой-то поразительно личной неуспешности этой красивой женщины. А приблизиться, обсудить, понять ее, пережить, стало возможным только при принятии того, что ей не обязательно угождать кому-то, радовать собой, обеспечивать чьи-то амбиции. Что можно просто жить.
Можно было бы привести и другие примеры, но мне этот кажется вполне показательным. Отделенная, неосознаваемая часть опыта по сути руководила процессом жизни Вики, а что-либо изменить стало возможным только тогда, когда она почувствовала, что она сама может быть важной и нужной. Что ее желания имеют значение, что она не противна другим (в данном случае психологу).
У нее появился ресурс, чтоб посмотреть на себя, на свою «структуру» со стороны и заметить эту часть. Я не могла о ней знать. Она про опыт насилия забыла до той поры, пока не смогла стать достаточно сильной, чтоб пережить его. Вика даже встретилась со своим насильником и спросила, как же так? Но внятного ответа не получила. Однако, это уже совсем другая история, хоть и важная для восстановления своей целостности.
Приглашаю Вас в группу исследования отношений с собой и другими!