Автор: Анна Филимонова
Что там, под кожей?
Ребенок 2х лет, может меньше, стоит посреди пустой, темной и серой комнаты. Перед ней — яркая, красивая игрушка. Глаза ребенка расширяются, рот приоткрыт в восторге и предвкушении: игрушка будет интересной, она не разочарует, она наполнит его жизнь, даст красок, осветит эту темную и пустую комнату, подарит жизнь.
Девочка тянется к игрушке, рассматривает ее, ее пальчики прикасатюся к волосам, одежде, смотрят в глаза. Она совершенно очарована.
Девочка играет с нею, но игрушка не отвечает. Невозможно понять ее реакции на девочку: она все правильно делает? Она хорошая? Кукле нравится? Кукла поделится с ней своим теплом? Так неясно: кукла делает только то, что хочет девочка, и не делает ничего сама. Кажется, она ждет чего-то, но чего?
Девочка экспериментирует, старается найти жизнь в игрушке. И не находит, мб, она не так играет? Мб, девочка глупая, плохая, девочка не знает, не может подобрать ключик к этой кукле, она в отчаянии…
У нее уже есть другая, пустая, большая «кукла». С ней невозможно поиграть, она не дает тепла. Она кормит, дает команды, задает правила, обучает, говорит, как и где жить. Это она посадила девочку в комнату, но сама в ней не осталась, ушла. Ее присутствие, хоть и редкое — лучше, чем совсем пустая комната. Но сейчас ее нет, и девочка не знает, как сделать так, чтоб она вернулась и осталась. Она уходит, всегда уходит. Эту куклу зовут мама.
А кукла не уходит, но она ничего в себе не содержит больше, чем то, что привлекло к ней: внешности. Девочка разочаровывается и теряет интерес. Ей надо содержания, ей надо тепла, ей надо, чтоб кукла ожила, кукла ожила, кукла ожила, кукла ожила, тут пусто, тут ничего, неужели она прячется, что надо с ней сделать, что надо сделать, что…?!!!
Напряжение девочки растет, она хватает игрушку и стукает ее об пол, в ярости, гневе, бессилии сделать ее живой, получит хоть что-то в ответ. Игрушка разбивается, становится негодной, и тоже пустой. Внутри. Как девочка. Вот оно: наглядно.
Разочарование, очень много разочарования и отчаяния захватывают ее. Где жизнь, в чем ее загадка?
Она снова видит вдалеке куклу, очаровывается: мб, она живая? Может быть…. Но история повторяется. В комнате много пустых осколков кукол. Иногда приходит пустая мама и убирает все это. И становится совсем пусто снова. И совсем одиноко. Но чисто. Никого. Никто не тревожит.
Иногда девочка не хотела бы, чтоб кусочки убирали: так не очень пусто. Но мама каждый раз приходит и вычищает все в комнате. Одиночество и пустота. Где жизнь?
Ведь девочка знает: она есть, она манит. Жизнь есть вот в тех куклах, от которых открывается рот, к которым тянутся пальчики… но лучше оставить их подальше от себя. Не прикасаться. Она ведь знает, что сломает, что внутри пусто.
Нет ничего глубже, нет. Уверяет себя девочка, но пустота толкает искать, а надежда говорит, что, мб, есть?
В той, в этой, в другой игрушке? Есть? Куда деть возбуждение от приближения, ожидания, надежды?
А потом наступила взрослость. Что это? В чем смысл, ведь ничего не изменилось: все та же пустота, пустая комната. Все так же тянутся руки, открываются губы, расширяются глаза. Но теперь надо просто много кукол, и по возможности не надо к ним приближаться, чтоб не сломать: она ведь знает, что начнет искать что-то, что ее наполнит, и обязательно разобьет. Поэтому кукол надо много, про запас, и на дальних расстояниях.
И не надо, чтоб кто-то входил, нельзя никого пускать: они увидят кучу осколков и уберут. И станет совсем пусто. Или кучу трупов, и не поймут, испугаются, изгонят, осудят. Или сделают так, как надо им. А ей этого не надо: так бедно внутри, так мало того, что может дать тебе ответ, кто ты, что изменение этой обстановки приведет к потере себя. Это очень страшно, ведь ничего не было раньше. Нет уж…. пусть так, подальше и про запас. Только не уходят: восхищение и надежда — это все, все самое глубокое, что смогла в жизни самого живого обнаружить девочка. Она не может дать им унести это с собой. Пусть будут.
Почему бы не найти одного человека, который поможет наполниться? Но девочка не знает, что с ним делать. Она теперь в отчаянии еще до того, как прикоснулась к другому: она же знает, что если будет с ним обращаться как-то, искать что-то, то разобьет. И останутся черепки, стыд и вина, и одиночество. А если дать этому человеку что-то делать, то он просто вынесет весь мусор и уйдет. И останется пустота. Поэтому лучше так… на границе, не приближаясь. Издалека. Про запас.
Просто она точно знает, глубже — только пустота. Страшно.
История очарованного странника и обезьянки с матерью-манекеном в одном человеке. История дракончика, который научился всех есть, съел всех родственников и теперь сиротинушка. И это, правда, так: он просто не мог научиться иначе. Его учили есть, но не учили, что можно не есть, а быть в близости. И в этом очень большая ценность. История, которая у меня вызвала тепло и печаль. И благодарность девочке, позволившей так близко подойти, ничего не трогать и понять. Спасибо.